Пощечина духу времени: Игорь Новиков, художник
Когда мы, люди, поколениями уходим в вечность, то уже никому нет дела, что мы были за люди такие, хорошие или плохие, добрые или злые, умные или посредственные. От нас, от поколений человечества, остаётся в вечности лишь такая бесполезная вещь, как искусство. Как мы судим по ушедшим временам? По произведениям живописи и скульптуры, по литературе и поэзии, по архитектуре и устройству городов, по музыке и песням. Кто знает имена политиков, приговоривших Сократа к смерти за рассуждения? Кто знает имена заказчиков скульптора Поликлета или Матиаса Грюневальда? Даже имена буржуев Щусева и Морозова, равно как и братьев Третьяковых, мы знаем не из-за их выдающихся деловых успехов, а только потому, что они сохранили наше бессмертное наследие. Но кто эти люди, кто фиксирует дух и тело времени?
Работа Игоря Новикова из цикла «Апокалипсис»
Творец — это при жизни занятие, как правило, абсолютно неблагодарное. От того, что твоё имя потом когда-то будет прославлено, а маленькие твои картинки будут стоить как реактивные пассажирские лайнеры, нефтетанкеры или спутники, было творцам абсолютно фиолетово. Винсенту ван Гогу и Амедео Модильяни не что было купить рюмку водки и пачку сигарет. Их никому не нужные картины теперь покупают по 150 миллионам долларов. Джексон Поллок пытался сменять полотно “Номер 17А” на мешок картошки голодной зимой 1948 года, и зеленщик послал его к такой-то матери. В 2015 году эта работа была продана за 200 миллионов долларов.
Работа Игоря Новикова
Художники и поэты ходят промеж нас, едят, бухают, сквернословят, справляют большую и малую нужду, и отличаются от простых людей мало чем, разве только лица необщим выражением. При жизни ими пренебрегают, их за людей не держат, их обижают, потому что они в массе нищие, работы у них если и покупают, то норовят отжать досуха, забрать за бесценок. Я на этой почве повздорил с одним из немногих коллекционеров современного искусства Денисом Химиляйне. Я спросил, насколько дёшево он скупает работы у нищих художников, и он обиделся, послал меня в бан — видать, я попал в самое кощеево серденько. Я по роду своей искусствоведческой и художественной деятельности сталкиваюсь с коллекционерами и галеристами — в массе редкие скупердяи и жлобы. Я не осуждаю, бизнес есть бизнес. Вложения в художника — это всегда стартап с неопределённым будущим. Это как в Голливуде — лишь одна-две из десяти картин выстрелит и покроет убытки от остальных восьми-девяти. А деньги на их производство вынь здесь и сейчас.
Работа Игоря Новикова
Попытаюсь на примере одного художника, Игоря Новикова, показать, что происходит в лаборатории художника и что он хочет сказать, даже когда он просто мычит нечленораздельно, пытаясь красками высказать невысказуемое и впихнуть в холст невпихуемое. Чтоб меня не обвиняли в предвзятости, я скажу, что мне, как искусствоведу, никакие работы вообще не нравятся. Ни древнегреческие, ни средневековые, ни новое время, ни модерн, ни постмодерн. Никто из актуальных художников мне тоже не нравится. Это профессиональная фобия, и из-за неё я сам стал писать картины, которые мне самому нравились бы и которые я хотел бы видеть у себя. Другое дело, что я отдаю должное и вижу сразу подлинные шедевры, искры человеческого гения. Так, я беззаветно влюбился в покойного Олега Ланга, и его работы украшают мою обитель. Я подробно писал о нём здесь, а его работы я часто использую как иллюстрации к своим статьям. С наследием Ланга я познакомился в начале 2020-х годов, и с тех пор всё больше и больше восхищаюсь этим не понятым массами гением.
Ценители и коллекционеры фотографируются у работы Игоря Новикова
Я много пишу об искусстве и художниках, и придерживаю свой острый язык, потому что художники — публика ранимая, каждое чмо норовит пнуть и плюнуть в самую душу, ни фига не понимая в искусстве. И тут мне несказанно повезло — я встречаю художника, родственную душу, который знает искусство не хуже моего, который остёр на язык и за словом в карман не лезет. Ну просто Караваджо, Пикассо и Модильяни в одном лице. Я уже писал об этой встрече с Игорем Новиковым здесь, как бы промежду прочим. Как одно из событий моей насыщенной культурной жизни. Я был в одном нудном выставочном пространстве, это собрание картин художников-нонконформистов на Мясницкой улице. Хозяйка этого спейса на первом этаже и в подвале позиционируется как русская и швейцарская собирательница работ периода, когда бездарные или не очень одарённые художники не смогли вписаться в хорошо оплачиваемую систему советского искусства. Их потому их собирательно называли “нонконформистами”, о есть несогласными. С чем вот только они были не согласны? С тем, что советская власть обносила их баблом? Но это неправда. Точный перевод слова “non-conform” — это “неприспособленные”, то есть неумехи, никчёмные, ненужные.
Работа Игоря Новикова
Расторопные и смышлёные ребята, такие как Илья Кабаков, прекрасно чувствовали себя при всех режимах. Для заработка Кабаков клепал детские иллюстрации в книжки, а для валютных поступлений в потеплевшие позднесоветские времена клепал работы в духе антисоветского китча. И все эти концептуалисты и нонконформисты — это, в массе, люди, не сумевшие выстроить отношения с бюджето- и фондодержателями. Зураб Церетели, Царство ему Небесное, был не только добрейшей и широчайшей души человек, но и прекрасный живописец. Если б он был залупанец и скандалист, то тоже был бы нонконформистом и концептуалистом. Но он умел ладить с людьми, всегда умело подводил пластырь под свои шалости, дескать, это творческое наследие великого Пиросмани, это наши национальные традиции, это символ русско-грузинской дружбы и тому подобное. Про символ русско-грузинской дружбы, что стоит на Большой Грузинской, московская публика говорила, что это пенис с грамотой — на фаллический символ, настоящий лингам, прикреплены буквы грузинского и русского алфавитов. И сошло это Зурабу с рук, равно как и другие его проказы. И жил он шире, чем Дали и Пикассо. А в шестидесятые, когда всякое художественное дурачье ссорилось с советской властью, Церетели ездил во Францию на стажировку, и его обожал Шагал, а с Пикассо он пил шампанское в бассейне с Брижит Бардо и Роже Вадимом, мне об этом рассказывал ещё один участник этих журфиксов, тогдашний представитель “Совэкспортфильма” во Франции Отар Тенейшивли.
Работа Игоря Новикова
Если не понимать подоплёки художественного процесса, то многие ребята, умеющие красить холстины, в самом деле канают за творцов, особенно если подобострастные и восторженные невежи начинают выказывать им знаки внимания. И тогда какой-нибудь Эдуард Штейнберг или Марлен Шпиндлер, или сумасшедшая Натта Конышева, или мёртвый алкоголик Анатолий Зверев начинают в самом деле считать себя гениями, носителями первичных половых признаков Адама и Евы от искусства, и надуваются, как жабы, которым вставили в зад соломинку и вдунули табачный дым.
Таким запечатлел юность Игоря Новикова его отец, художник Алексей Новиков (1931-2024)
В отличие от всего этого серпентария непризнанных и полупризнанных гениев, Игорь Новиков просто делал то, что считал нужным, имея за плечами и отца-художника, Алексея Новикова, выпускника Суриковки, и сам окончил и художественное училище, и ту же самую Суриковку. Будучи студентом, переходил, как раскалённая эстафетная палочка, из рук в руки лучших людей того времени: от монументалиста Юрия Королёва к великому Таиру Салахову, а от того — к Бондаренко, чей Гагарин на Ленинском проспекте до сих пор служит образцом гениальности скульптуры как вида искусства.
Портрет Валентины, мамы Игоря Новикова, кисти его отца Алексея Новикова (1934-2024)
Игорь в институте огребал дроздей от мэтров социалистического реализма, потому что небо писал изумрудно-зелёным, а землю — пурпурной, как кардинальская мантия. От него требовали приятного глазу сочетания голубого с коричневым. Вот из-за этой косности и невозможности творить новое — а гений отличается от негения тем, что идёт новыми, непроторенными путями, и имеет дерзость быть самим собой, а не повторять за кем-то, как нонконформисты. Или Ольга и Олег Татаринцевы, которые без конца пережевывают уже кем-то съеденное и переваренное. Про Татаринцевых я подробно писал здесь, это самый объективный текст из всего, что про них было написано.
Из-за таких работ Игоря Новикова несколько раз хотели исключить из Суриковского института, и не потому, что это нонконформизм, а потому что очень талантливо
Игорь не вписывался ни в какие рамки — ни в нонконформизм, ни в соцреализм, ни во вторую волну русского авангарде, ни даже в примитивизм своего отца Алексея Новикова. При этом все работы Игоря характеризовались двумя вещами — стёбом над всей историей искусства и непременным отражением царящего духа времени, что называется немецким словом цайтгайст. В широком смысле цайтгайст — это полная картина времени: царящие умонастроения, мода, стиль жизни, искусства, и всё остальное; мы ведь безошибочно определяем: вот это фото сделано в 1910-х годах, а это уже в двадцатых, а это пятидесятые, это шестидесятые. Мы чуем дух времени.
Работа Игоря Новикова
В конце перестроечных времён в Россию приехал польский искусствовед Пётр Новицкий, чтоб написать о нонконформистах и прикупить их работы недорого. Он пошёл в сквот в Фурманный переулок, это было гнездо нонконформистов. Это сквот был основан Игорем, что бы кто ни говорил и не примазывался. Игорь это придумал, увидев, как расселяют дом, ходил в ЖЭК и договаривался, чтоб временно пустующие квартиры заняли художники, и они туда стали набиваться. Как, в своё время, в парижский “Улей”, откуда вышли почти все модернисты — от Модильяни и Шагала до Цадкина и Бранкузи. Игорь основал этот сквот-фаланстер, а потом оставил его и поехал в Швейцарию, где и прожил 35 лет, став российско-швейцарским художником. Все всемирно известные художники российского происхождения непременно подолгу жили на чужбине, только так мог раскрыться талант — в адаптации, в привитии своего российского черенка к чужой ветви или высаживании в унавоженное дупло. Это и Ротко, и Явленский, и Кандинский, и Шагал, и Лемпицка, и Сутин, и Цадкин, и Шемякин, и Неизвестный, и Купер, и Булатов, и Целков, и Кабаков, и Збарский, и множество других. Получается, что если художник не бывает в инородных цайтгайстах, не перколируется и не мацерируется в чужеродной среде, то талант, который есть уникальный сгусток нейронов, аксонов и дендритов, у него коснеет и костенеет, недополучая кровоснабжение для развития, которое мог бы получить, раскрывая через сверхусилие и перенапряг адаптации иные свои потенции. К слову, дореволюционные русские живописцы, от Брюллова до Александра Иванова, подолгу жили за бугром, и от этого не перестали быть русскими художниками.
Работа Игоря Новикова
Картины Новикова — это приспособление мировой живописи к цайтгайсту, духу времени. Или пояснение цайтгайста сравнительно привычными средствами, окрытыми Жоаном Миро, Василием Кандинским, Сальвадором Дали, Максом Эрнстом или Рене Магриттом. Мировое художественное наследие — это инструментарий Игоря. Его картины зрелищны, но непонятны обывателю, не знакомому с семантикой и семиотикой изобразительных искусств. На недавно прошедшей выставке Игоря “Утопии” в галерее “Артефакт” на Пречистенке я был как экскурсовод, поясняющий, что же тут нарисовано.
На выставке Игоря Новикова «Утопия» в галерее «Артефакт», слева направо: Август Котляр, художник Михаил Любомудров и консул Швейцарии
Вот тёмное, чёрно-свинцовое небо, вот под небом Спасская башня, но без курантов. Рядом с башней стоит лестница, и по ней взбирается пиктографический человечек красного цвета. Что бы это значило, удивляются посетители, что хотел сказать художник? Посмотрите на год создания, отвечаю я, это 1984. Помните название книги Оруэлла? Это тоже “1984”. А время помните? Это гонки на лафетах, когда генсеки мёрли как мухи. Мрачное безвременье, поэтому вместо Спасских курантов — дыра, пустота. А человечек — это собирательный образ красного советоида, которому обещали рай земной — вот всё он и лезет по лестнице Иакова, по которой библейский праотец лазал в рай и обратно. Только лестница в данном случае никуда не ведёт, в этом-то и трагедия. Художник чувствует время как никто другой, у него более развит эмоциональный интеллект, чем логический.
Работа Игоря Новикова
Или весенний деревенский пейзаж, размытая дождями грунтовая дорога, и два пикточеловечка идут к статуе Ленина, чавкая грязью. Ленин стоит в своей излюбленной позе “верной дорогой идёте, товарищи!”, только вот беда — за Лениным только отражение в зеркале, которое стоит посреди поля, но оригинала нет, это мираж, фантом, симулякр, то есть копия без оригинала. Смысл — неизвестно кто, какой-то мифический типчик, надутый как жаба мифами о коммунизме и торжестве социальной справедливости, повёл нас по грязному вонючему раскисшему большаку неизвестно куда, в чистое поле или ещё дальше. Как это выразить словами — всю боль и ужас соблазнённого и обманутого человека? У писателя типа Достоевского на это ушёл бы двухтомный роман, у гениального художника — одно полотно и три тюбика краски.
Игорь Новиков с куратором Никитой
Петр Новицкий приписал Игоря к нонконформистам. Один уважаемый арт-дилер и искусствовед сообщил мне, что Игорь Новиков никакой не нонконформист, а обычный салонный художник. С моей точки зрения, не правы оба. Салонное искусство — это такое гладенькое, миленькое, сладенькое, безыдейное произведение, которое служит украшением интерьера, не цепляет глаз, а наоборот, замыливает его, милота такая тошнильная, вроде Шилова или Боба Росса. У Новикова милоты нет. Но и социального протеста нонконформистского тоже нет. Никаких вымученных из себя поисков оригинальности, никакого показного надрыва, никаких обезьяньих ужимок, но чисто подлинная отсебятина. Если и используется в качестве подосновы классическое искусство или в качестве инструментария модерн — так это медиум для донесения своего замысла и преемственность. Потому что какими бы мы оригиналами не были, все стоим на плечах гигантов — на “Каноне” Поликлета, на “Хроматике” Гёте, на золотом сечении, спиралях Фибоначчи, гармонии и композиции. Пикассо мог как угодно искажать фигуры и лица, резать их и сшивать наново в произвольном порядке, но он был сын художника и сам профессиональный художник, обученный ремеслу сызмальства. Просто чем взрослее как мастер он становился, тем сильнее он “разакадемичивался” в плане фотографической похожести, но не в плане академической базы ремесла: все картины Пикассо колористически и композиционно безупречны.
Работа Игоря Новикова
В своё время, в 1957 году, Абрам Терц написал своё знаменитое эссе о социалистическом реализме, за которое ему дали в 1965 году восемь лет лагерей. В стостраничном исследовании Терц приходит к выводу, что соцреализм — это не что иное, как заново открытый классицизм, и что первый настоящий соцреалист — это Маяковский. Истинной задачей социалистического реализма была высокая драматургия — то есть показывать, как любой герой, любой конфликт, любое слово и любое действие толкает развитие сюжета вперёд, к победе нового рая на земле, упакованного в обёртку научного коммунизма. Соцреализм — это само по себе не хорошо и не плохо, все зависит от качества исполнения. “Тихий Дон” — это соцреализм, и это хорошо. “Как закалялась сталь” — это соцреализм, качеством похуже. А есть совсем дрянные произведения соцреализма. “Письмо с фронта” Александр Лактионова — это хорошо, а вот “Гагарин” Александра Шилова — это плохо, хотя и то, и то будет соцреализмом. Терц пишет:
“Искусство не боится ни диктатуры, ни строгости, ни репрессий, ни даже консерватизма и штампа. Когда это требуется, искусство бывает узкорелигиозным, тупо государственным, безындивидуальным и, тем не менее, великим. Мы восхищаемся штампами древнего Египта, русской иконописи, фольклора. Искусство достаточно текуче, чтобы улечься в любое прокрустово ложе, которое ему предлагает история. Оно не терпит одного — эклектики”.
По сути, соцреализм — это религия, а не методология, потому что предлагает безоговорочно верить в истинность своих постулатов. Живучая религия не может быть эклектичной. Даже если она складывается из нескольких течений веры и мысли, она не будет похожа на здание лужковского стиля — спереди останки или стилизация двухсотлетнего фасада, за ним стеклянный или минималистический короб, сверху фриз с барельефами и дорическими колоннами, а в качестве навершия — башня Татлина. Если кто не верит, что такое на свете бывает, пусть посмотрит дом “Патриарх” на Патриарших прудах: там и колонны, и башня Татлина, и римский купол, пошедший волнами, не хватает лишь золотого флюгера-петушка для гармоничного завершения облика, чтоб Владимир Татлин с неба любовался и радовался красотище.
Образец эклектики как нелепости и несуразности — дом «Патриарх» на Патриарших прудах
Сплав — это не эклектика. Олово с медью даёт материал совершенно нового свойства — бронзу. Присадки к сырому, мягкому, ржавеющему железу, дают материал с новыми свойствами — легированную сталь-нержавейку. Я бы всех современных художников разбил на несколько категорий.
Первая — это дилетанты, которые просто рисуют, как дети. Среди них есть незаурядности, и вообще очень странные люди, небесталанные, тогда получается искусство аутсайдеров, неумелый такой арт-брют. Не путать с настоящим арт-брютом, который выдавали Дюбюффе и Баския.
Вторая — это имитаторы, которые что-то умеют, что-то знают, но своего ничего нет, но они изо всех сил стараются быть похожими на Поллока, Мазервелла, Ротко, или ещё кого-то, как Татаринцевы, в каждом произведении которых виден плагиат — это списано с Филиппа Старка, это с Кристофера Вула. А есть просто малоумные подражатели, которые начитались книжек вроде Томпсона “Как продать чучело акулы за 12 миллионов долларов” и теперь тоже производят акул, но при этом отрицают какую-либо связь с оригиналом.
Третья — это мертвяки. Вроде сделано профессионально, но жизни нет. Типичный образчик мертвечины — Сергей Андрияка.
Четвёртая — пошляки. Это Шилов и Глазунов, Боб Росс и сотни тысяч производителей сладенькой красивости.
Пятый тип — новаторы. Они делают то, что до них ещё никто не делал. Это ван Гог, Кандинский, Модильяни, Пикассо, Миро, Дали, Поллок, Ротко, Твомбли, Баския, Дюбюффе, Бэкон, Фиггис и иже с ними. Их немного.
Работа Игоря Новикова
Точно не отнесу Игоря Новикова ни к одной из первых четырёх категорий. Я видел сотни его работ, и во многих прослеживается и влияние отца Алексея Новикова, и Шагала, и Малевича, и Кандинского, и Явленского, и фовистов, и сюрреалистов, и иконописи, и Доре, и средневековых мастеров, и русских мастеров, и Поленова, и Саврасова, мазки как у Врубеля. Но когда я смотрю его работы, я понимаю, что он глубоко религиозен, в плане, по выражению моего научного руководителя в МГУ Алексея Никишенкова, “религиозной музыкальности”. У учёных есть свой “птичий язык”, на котором они выражают им понятные, но сложно объясняемые обывателям понятия. Религиозная музыкальность — это как раз чувство и ощущение гармонии, когда много всего разного слилось, сплавилось в новое качество, несводимое к качествам каждого элемента по отдельности. При этом сам Новиков отрицает, что он верит во что-либо. Он не врёт. Он сам не знает. Художник, настоящий художник — это особый склад личности, часто психо- и социопатический, непохожий, инаковый.
Работа Игоря Новикова
Западная публика, до недавнего времени более насмотренная, чем отечественная, видела его и покупала, голосовала трудовым швейцарским франком. Модераторы и кураторы западных выставочных пространств вешали в Швейцарии и Германии Новикова вместе с художниками первого эшелона — с Георгом Базелицем, с Ансельмом Кифером, Герхардом Рихтером и прочими. С моей точки зрения — это сугубо моё личное мнение, которое я могу высказывать, будучи полностью свободным арт-отморозком: Базелиц, Кифер, Рихтер, Хокни, Кондо — не дотягивают до уровня Новикова. Я поясню, почему я так вижу и почему я так думаю. У Новикова лучше академическая школа, лучше образование и кругозор. Новиков может делать копии хоть Караваджо, хоть Веласкеса, хоть Эль Греко, хоть Боттичелли, не говоря уж о том, что он запросто воспроизводит всю российскую художественную хрестоматию в своих картинах, когда рисует Алёнушку, кручинящуюся у пруда, а под ней пьяный пиктоутопленник, нахлебавшийся водочки, как её братец Иванушка окозлятился от грязной мутагенной водицы.
Работа Игоря Новикова
У Новикова абсолютная академическая школа, такая же, как у Виктора Васнецова — это видно по нескольким работам Игоря, где он обыгрывает русские сказочные сюжеты, написанные Васнецовым в 1880-х годах. Васнецов был учеником Ивана Крамского, которого широкая публика знает по хрестоматийному портрету Льва Толстого и картине “Христос в пустыне”. Если проследить путь художественного образования в России, то мы увидим, что академическая школа в России никуда не делась, а становилась только лучше. Например, первый наставник Игоря был Юрий Королев, который учился у Дейнеки, Дейнека учился у Петрикова, который окончил Императорскую академию художеств — ту же, что и все наши хрестоматийные живописцы. Такая же история с музыкой и балетом — мы впереди планеты всей в этих областях, потому что сохранили и развили лучшие российские имперские традиции.
Работа Игоря Новикова
Кое-как могут до Новикова дотянуться лишь Хокни и Рихтер, потому что у них есть кой-какое европейское образование. Но их работы не являются такой же игрой образованного, пытливого и острого ума, как у Новикова. И Новиков, в отличие от западных художников, рабствующих у галеристов и кураторов, не связан никакими коридорами “успешного стиля”. Дело в том, что на Западе, если вдруг какой-то новый стиль художника начал хорошо продаваться, галерист требует работ в этом стиле ещё и ещё, и художник перестаёт развиваться — он копирует и тиражирует только то, что генерирует кэш.
Работа Игоря Новикова
Я понимаю, почему Новикова держат в подвале, а не в экспозиции основного пространства на Мясницкой; уж не знаю, что там первичный признак собирательницы Нади Брыкиной, что вторичный — музей или галерея, и куда попадают вещи сначала — в галерею и потом в музейную коллекцию, или сначала как бы в музей, а оттуда на продажу в галерею уже с музейным провенансом. Но когда я там был единожды, то единственное, что меня зацепило — это работы Новикова. Он “убрал” всех остальных представленных художников. Я его случайно нашёл, спустившись в поисках сортира в подвал. А там вместо сортира — сокровищница мирового уровня. Говорю при всём уважении к остальным экспонатам или художникам — от Шпиндлера до Владимира Яковлева. Сортир, оказывается, это первый этаж, хотя я могу путаться в воспоминаниях. Это не так важно, хотя именно нужник — это лицо любой галереи, любого музея, именно по туалету определяется класс любого обитаемого пространства. Я бывал в сортирах, где висят Пикассо и Шагал. В сортире на Мясницкой помню только унитаз, но не дюшановский “фонтан”, а просто толчок.
Работа Игоря Новикова
Почему я назвал этот материал “Пощечина духу времени”? Это аналогия с Маяковским, который давал пощёчину общественному вкусу. Абрам Терц так писал про Маяковского, которого считал большим художником:
“Маяковский слишком революционен, чтобы стать традиционным. До сих пор он принят не столько поэтически, сколько политически. Несмотря на славословия в честь Маяковского, его ритмы, образы, язык большинству поэтов кажутся чересчур смелыми. А желающие идти за ним лишь переписывают отдельные буквы из его книг, бессильные уловить главное — дерзость, изобретательность, страсть. Они подражают его стихам, а не следуют его примеру”.
Работа Игоря Новикова
Это полностью применимо к Игорю Новикову как живописцу. Как и Маяковского, его не все принимают, его образы революционны, и опираются на русский революционный авангард, в равной степени как и на классическое искусство, так и на ставший классическим модерн. И задача стихов, и задача живописи — будоражить воображение, вызывать эмоции и наводить на мысли. В этом отношении пощёчина — это самое верное средство, но не как оскорбление, а как способ приведения в чувство. С этой задачей справился Маяковский, справляется и Новиков. На мой взгляд, он, один из очень немногих наших современников, твёрдой поступью и верной дорогой идёт в хрестоматийность, чтоб через -дцать лет стать одним из “наших всё”.
Игорь Новиков идет по коридору своей мастерской, которую он много лет занимал с своим отцом, художником-примитивистом Алексеем Новиковым (1934-2024)
Автор статьи Август Котляр
Мнения, высказываемые в данной рубрике, могут не совпадать с позицией редакции
Источник: argumenti.ru